Париж Бальзака

Париж Бальзака. Я вышла из метро на станции Passy.

«В Париж пришла весна, и нежная зелень оживила дворики квартала Пасси»

Это из Натана Рыбака.

Как-то в своем московском подъезде я увидела у почтовых ящиков гору старых книг – у нас иногда устраивают такой «буккроссинг». Порывшись, извлекла потрепанный зеленый томик 59-го года издания, по цене 7 руб. 10 коп. – Натан Рыбак. «Ошибка Оноре де Бальзака».

“Это может быть любопытно, – подумала я. – О Бальзаке я практически ничего не знаю, хотя в школе мы постоянно мусолили «Гобсека» и «Евгению Гранде», из которой мне особенно запомнился Папаша. А когда в университете мы с подругой не справлялись с огромным списком зарубежной литературы, в изучении наследия Бальзака были задействованы все мои родственники: папа читал «Полковника Шабера», бабушка – «Шуаны», потом все это пересказывалось нам в мельчайших подробностях. Но из этих пересказов я вынесла лишь чувство благодарности близким людям”.

А ведь писатель бывал в России – о нем интересно было бы рассказать и французским туристам. Когда-то я даже проводила экскурсию по городу для группы, путешествовавшей по следам Бальзака, даром что в Москву он не приезжал и не оставил в ней никаких следов.

Вернувшись домой, я забросила книжку в дальний угол. Прошло несколько лет. Я работала с группой молодых французских предпринимателей – в культурную программу входил балет «Утраченные иллюзии» на Новой сцене Большого. Однако, накануне предприниматели так напились, что едва осилили, и то не все, экскурсию в Кремль, причем их, а вместе с ними и меня чуть не вывели из Алмазного фонда за безобразное поведение: деловые люди  громко  требовали, чтобы я рассказала им про оргии при дворе Екатерины II и наезжали на охрану, просившую  делать это хотя бы потише. Одним словом, до вечера дожил далеко не весь состав, и мне достался билет в партер – спектакль привел меня в полнейший восторг. Захотелось перечитать Бальзака. Но Бальзак оказался толстенный и не влезал в сумку, а читаю я в основном в метро – вот тут-то и вспомнила я про Натана Рыбака.

Собираясь в Париж, задалась вопросом: а нет ли там музея Бальзака? А не узнать ли мне Париж Бальзака? Точно, есть! – на улице Ренуар. Чтó в связи с этим названием придет в голову русскому человеку, тем более московскому гиду, регулярно бывающему в «здании с импрессионистами» Пушкинского? Тем более ленивому, не удосужившемуся найти сайт на французском языке, а ограничившемуся своим родным? Конечно, улица носит имя Огюста Ренуара.

По счастью, я поделилась своими планами с туристами-парижанами. «Не Рёнуар (Renoir), а Рэнуар (Raynouard)», – поправили меня они. Вроде и похоже, а пишется и читается совсем по-разному. Если бы не добрые клиенты, так и ходила бы я по Пасси и ничего бы не нашла: прохожие ни за что не догадались бы, какую улицу я имею в виду. Доказательство – недавний случай из практики переводчика: я переводила лекцию о советском «вторжении» в Афганистан для жен  французов, работающих в Москве. Лектор сослался на фильм «Рэмбо», о котором я знаю лишь то, что в нем играл Сильвестр Сталлоне. Я так и перевела – РембО, сделав ударение на последнем слоге. В зале повисла напряженная пауза, на лицах отразилось серьезное интеллектуальное усилие: дамы недоумевали, какое отношение поэт Артюр Рембо имеет к афганским событиям. Оказывается, надо было сказать «РАмбО» – не знаю: мне кажется, я бы догадалась…

Зато теперь, имея точное название улицы, я спокойно шла по тихому, респектабельному и очень неоднородному в архитектурном плане району Парижа.

Между прочим, добраться до него можно и на 32 автобусе: не придется ехать под землей в обществе афрофранцузов – наоборот, увидишь весь Париж. И Елисейские поля, и Триумфальную арку, и композицию из часов современного скульптора Сезара у вокзала Сен-Лазар…  Сам  вокзал писал, правда, не Ренуар, а Моне, но именно Ренуара он однажды утром разбудил «торжествующим восклицанием:

“Нашел, нашел… вокзал Сен-Лазар! В момент отправления поездов дым паровозов застилает все так, что кругом ничего не видно. Это волшебная картина, подлинная феерия!”

Об этом вспоминал Жан Ренуар, сын художника и кинорежиссер, снявший фильм по пьесе Горького «На дне» с Жаном Габеном в роли Васьки Пепла. А здесь неподалеку, на улице Louis Boilly под №2, находится частный музей Мармоттан-Моне.   Но так можно отвлекаться до бесконечности…

Я шла по Пасси, смотрела на красные камелии и по незнанию ботаники принимала их за розы. А потому думала не о Мари Дюплесси, Маргарите Готье, Виолетте Валери или хотя бы – Бальзак так Бальзак! – о “блестящих и нищих куртизанках”, а вспоминала эпизод из книги Рыбака: «Северная звезда» Бальзака Ева – Эвелина Ганская в саду своего имения Верховни читает письма возлюбленного дочери Ганне: «В беседке захватывало дух от горьковатого запаха роз. Ганна почему-то подумала: от писем Бальзака веет тем же запахом».

А еще я представляла, как «в квартале Пасси Бальзак купил однажды у крестьянки пышный букет полевых цветов»… Поднявшись по лестнице возле метро,

я вскоре вышла на искомую улицу.

Так вот кто такой Ренуар (Франсуа Жюст Мари) – писатель, член французской академии – годы жизни на табличке.
Что же написал этот писатель? Драмы и поэмы на античные темы – говорит Википедия. А при голосовании за кандидатуру Бальзака в ту же академию последний получил только два голоса. Вместо него избрали малоизвестного литератора Ноайля. Бальзак, находившийся в тот момент в Верховне, написал в Париж:

«Академия отдала предпочтение г. де Ноайлю. Он, вероятно, лучший писатель, чем я, но я лучший джентльмен, чем он, потому что в свое время я отказался от баллотировки, узнав о кандидатуре Виктора Гюго».

Бальзак все же удостоился того, что и его именем была названа улица – бывшая Фортюне, здесь же в Пасси, куда он переехал с Ренуар.
Впрочем, во времена Бальзака эта улица не носила имя писателя Ренуара, а называлась Басс (Basse – Нижняя): ведь Пасси расположен на высоком холме, и она являлась нижней по отношению, скажем, к улице de la Pompe, где в доме № 103, рядом с большим раскидистым деревом, жила Айседора Дункан.  А потом другая, русская, балерина – Александра Балашова, в то время как Дункан поселилась в ее бывшем доме в Москве. Рядом с московским домом (Пречистенка, 20) была и остается пожарная часть. По-французски «пожарный» –  рompier, ср. со словом рompe, которое переводится в том числе как «пожарный насос». Такой почти невероятный обмен великая «босоножка» назвала кадрилью…

Но… история эта всем известна, а я опять отвлеклась. Эдак я еще много чего могу наплести, так что впредь обязуюсь держаться заявленной темы – Бальзака, до дома которого осталось уже совсем чуть-чуть. Неуклонно двигаясь к нему, скажу лишь, что улица Басс относительно чего-то была все-таки верхней – например, относительно Сены, к которой там и сям спускаются многоступенчатые лестницы.

И что на ней за помпезными многоэтажными  домами сохранились  маленькие старые домики.

Но вот и заветный вход.

У входа – афиша документального фильма «Бальзак – Роден, невероятная встреча» о приключениях памятника знаменитому писателю работы знаменитого скульптора.

Создавая памятник,  Роден, никогда не видавший Бальзака, прочитал все его произведения, письма, воспоминания – его и о нем, съездил на его родину, даже разыскал портного, шившего ему одежду.  Статуя, однако, была отвергнута заказчиком – обществом литераторов; современники посчитали ее самой неудачной работой Родена. Лишь сорок лет спустя и через двадцать два года после смерти скульптора, в 1939 году, она была установлена на пересечении бульваров Распай и Монпарнас, где, как говорят, обитали музы.

Рядом на стене написано большими буквами «ДОМ БАЛЬЗАКА».

История вкратце такова: в 1840-м Бальзак, скрывающийся от кредиторов, снял в этом доме у владельца-мясника квартиру из пяти комнат, расположенную на уровне сада. Из Рыбака: «На улице Басс, в доме №19, он нашел (как ему казалось) тихую гавань». Нумерация домов тоже изменилась – теперь, по Ренуар, это дом № 47.
Здесь писатель занимался правкой «Человеческой комедии», создал «Темное дело», «Баламутку», «Блеск и нищету куртизанок», «Кузину Бетту», «Кузена Понса». На табличке можно прочитать и девиз, сформулированный им в письме к  Эвелине Ганской:

«Работать – значит вставать каждый вечер в полночь, писать до восьми часов, завтракать за пятнадцать минут, работать до пяти, ужинать, ложиться и на следующий день начинать все сначала».

Я фотографирую дом с улицы через решетку – за ним турецкое посольство,

а тело, лежащее в саду, не хладный труп, а прилежный студент из числа тех, кто приходит сюда заниматься в библиотеке.
Затем я вхожу в ворота и спускаюсь в сад по длинной лестнице.

Почти из каждого его уголка теперь видна Эйфелева башня, построенная почти через сорок лет после смерти писателя.

В укромном уголке – его бюст.

Обойдя сад, я иду к входу в музей. Вход свободный, и смотритель вручает мне бесплатный билетик почему-то с Пенелопой Бурделя.

Внутри при входе – макет дома, как он выглядел во времена Бальзака.

Не считая мелких перестроек, отличие от современного заключается в том, что рядом находилось еще одно здание, разрушенное в 1936 году. Но это все мелочи. Здесь же при входе – бюсты и портреты Бальзака,

в том числе карикатуры.

Далее, в первом зале – портреты его родителей. Отец писателя – Бернар Франсуа Бальса (Balssa), крестьянин из Лангедока, разбогатевший  в годы революции. Он изменил фамилию на Бальзак, а позднее купил себе частицу «де», став помощником мэра города Тура.

В Туре и родился будущий литературный титан –  20 мая 1799 года, совсем рядом с Пушкиным. (Пушкин, кстати, одно время был влюблен в сестру Эвелины Ганской, ей посвятил он «Что в имени тебе моем…») Из Тура молодой Бальзак приехал завоевывать Париж.
Мать – Анна-Шарлотта-Лаура Саламбье – происходила из семьи парижского торговца сукном. Она пережила своего сына.

Здесь же и картина Жана Жигу «Гостиная мадам Бальзак».

Жан Жигу – художник, с которым графиня Ганская, ставшая мадам Бальзак в 1850-м году, незадолго до смерти мужа, познакомилась через год после его ухода и оставалась на протяжении последних тридцати лет своей жизни. Гостиная находилась в доме на улице Фортюне, о которой я уже писала – Бальзак переехал туда в ожидании свадьбы. По мысли организаторов музея, вид гостиной свидетельствует об утонченном вкусе Бальзака и вместе с тем о его пристрастии ко всякому «старью» в хорошем смысле этого слова, которым загромождена комната. Еще в 44-м на улице Басс он начал коллекционировать предметы искусства. По тому, как он украсил ими гостиную нового дома, можно судить и о заботе, с которой он готовился к приезду будущей жены, о том значении, которое придавал этому союзу.

Портреты «Северной звезды» – в следующем зале – кабинете Бальзака.

Графиня Ганская – «наследница славного и великого рода», ее тетка Розалия Любомирская, подруга Марии-Антуанетты, погибла на эшафоте. Вначале Эвелина была для Бальзака «заочницей», более того – таинственной незнакомкой: написала ему восторженное письмо в 1832 году, подписанное «Чужестранка». После переписки, длившейся год, они, наконец, встретились. Почти двадцать лет любили друга – он в Париже, она в Верховне – виделись лишь изредка и продолжали переписываться. Эвелина «верила, что с далекой Украины в Париж, на улицу Басс, она шлет ему голубой луч. Это была романтика, это была любовь,» – пишет Натан Рыбак. Только в 1850-м они смогли пожениться. Обвенчались в Бердичеве, приехали на улицу Фортюне, а очень скоро супруга не стало. Эвелина до последнего преданно ухаживала за ним. Бальзаку был всего лишь пятьдесят один год.

В кабинете находятся письменный стол и знаменитое кресло мэтра.

«Он опустился в свое излюбленное, удобное кресло, – написано в романе Рыбака. – Так уж повелось, что в кресле он чувствовал себя лучше, чем рыцарь в седле. Попробуй-ка кто-нибудь из недоброжелателей выбить его из этого седла? Не более чем через миг наглец пожалеет об этом… спасительное кресло…»

Потом, опять же в романе, Бальзак скажет жене:

«Да, Ева, все годы, лучшие годы моей жизни, с полуночи и до полудня я работал, сидел в кресле по двенадцать часов…»

На стене, рядом с распятием – изображение дома на улице Фортюне.

У Рыбака читаем:

«Под окнами дома ужом извивалась шумная улица Фортюне.  Лапчатая листва платанов создавала на тротуарах островки тени. Молодые люди, затянутые в дорогие костюмы по английской моде, поблескивая стеклышками лорнетов, выставляли напоказ шелковые цилиндры и лайковые перчатки, гарцевали по мостовой на взятых в долг лошадях».

Бальзак купил этот дом в 1846 году и писал, что он имеет вид казармы. Желая организовать жилище, достойное любимой Евы, он предпринял в нем ряд перестроек и переделок и заново оформил его. Дом был разрушен в 1890-м, потому и музей организовали здесь, в предыдущей квартире писателя – перевезли сюда мебель и вещи из его нового и последнего пристанища, перевезли даже красивую расписную дверь.

Музей расположен на всех трех этажах. Квартиру, которую занимал Бальзак, внучка хозяина-мясника завещала государству, сад впоследствии был подарен городу Парижу графом и графиней Лимюр. А часть дома город выкупил в 2002 году, чтобы увеличить музей. Если спуститься из мемориальной квартиры по темной и несколько опасной лестнице, можно осмотреть нижние залы: в них рукописи, книги и снова – изображения писателя.

Я была очень рада, что посетила музей – теперь у меня сложилась картина. Собственно она сложилась уже и раньше, благодаря Натану Рыбаку, но советский автор, возможно, учитывая момент, все же представил старшего французского собрата эдаким недоделанным революционером, а графиню Ганскую – жестокой крепостницей, к тому цинично крутящей новый роман у смертного одра мужа. И вообще в книге слишком много ужасов царизма, угнетения народа и его, народного, возмущения. Хотя написана она талантливо, читала я ее с увлечением, образ Бальзака получился живым и ярким. А то я вместо него всегда представляла себе политического обозревателя Бовина. Когда в «олимпийское» лето 80-го нас  с подругой по непонятным причинам не взяли работать на Олимпиаде и мы таскали мусор на стройке ныне не существующего Дома политпросвещения на Трубной, то «обедать» ходили на тоже не существующий Центральный рынок: напробуемся всего у колхозников – глядишь, и сыты. И вот однажды возле бочки с малосольными огурцами мы увидели нашу преподавательницу английского – чопорную старую деву в английском стиле и даже с английской фамилией. Она подносила огурчик за огурчиком к длинному носу, на конце которого сидели маленькие круглые очки – бОльшую часть отбраковывала, а понравившиеся складывала на прилавке аккуратным рядком. И тут в проходе появился Бовин – огромный, не слишком опрятный, в мятом костюме и несвежей рубашке. Растолкав покупателей, он прицельно направился к той же бочке, схватил один из любовно отобранных преподавательницей огурцов и с хрустом откусил половину. У той от шока с носа слетели очки, а Оноре де Бальзак навеки запечатлелся в моем сознании именно таким. Из книги я узнала, что он был небольшого роста – на целую голову ниже мадам Ганской. А про его гастрономические пристрастия у Рыбака прочитала следующее:

«Они сидят за столом в «Ле гран Вьофур». Красное бургундское искрится в бокалах. Приятно щекочет ноздри запах жареной пулярдки, но Бальзак, не без насмешки над собой, говорит слуге:
– Друг мой, на пулярдку я могу только смотреть. Чтобы вгрызаться в нее, надо обладать острыми, крепкими зубами… Принеси мне фарш.
И метр Бальзак, старательно поедая принесенный ему фарш с картофельным пюре, запивая его короткими глотками вина, не замечает любопытных взглядов, направленных на него со всех концов ресторанного зала, не слышит приглушенного шепота, он ест, углубленный в свои мысли…»

Случайно ли недалеко от дома Бальзака находится Музей вина?

Правда, расположен он на улице Вод, названной по знаменитому источнику Пасси, минеральная вода которого издавна считалась целебной.

Опять немного отвлеклась, но это все-таки отступление на тему. Выйдя из музея, я повернула налево, потом еще раз налево, спустилась по лестнице и оказалась на очаровательной узкой улочке.

Вдали – опять Эйфелева башня. Про эту улочку рассказывала мне подруга: «Обязательно пройдись по ней! Она осталась от старой деревни Пасси».

Квартал Пасси еще был деревней, когда в нем жил Бальзак – в Париж его включили лишь в 1860-м, но до начала XX века он сохранял сельский вид. Табличка на стене обозначает границу между владениями Пасси и Отёй 1731 года.

Только подруга, рассказывая мне об улочке, назвала ее Бретон. Вот ведь – все-то нас тянет на импрессионистов да на сюрреалистов! А на самом деле она Бертон: Бертонов было аж два – Пьер и Анри – и оба композиторы. Особенно прославился сын Анри – как автор многочисленных опер и переделки моцартовской «Так поступают все» для парижской Гранд-Опера.

На улицу Бертон выходит своей непарадной стороной и дом Бальзака.

Какая-то из этих дверей служила писателю потайным выходом, когда кредиторы слишком одолевали и являлись на дом.

Теперь я шла низом квартала – лестницы уже не спускались, а поднимались.

Я покидала Пасси. С Рыбака начала я этот рассказ, с ним продолжала – им и закончу.

В подсвечниках огни давно истлели,
И нет чернил, и сломано перо,
Спит мертвый Горио в простой постели,
А Растиньяк не верует в добро.
Ничто не позабыто. Сколько снова
Падений, взлетов, блеска, нищеты…
К своей скале, как Прометей, прикован,
Бальзак нам шлет энергию мечты.

Все рассказы Марины Кедреновской.